А.М. Ленкова: «Из войны я вынесла веру в неограниченные возможности человеческого духа»

Антонина Мироновна Ленкова - уроженка Боковского района, ветеран ВОВ, женщина-автослесарь, журналист

Холодной зимой 1925 года в семье донской казака в станице Краснокутской, ныне – Боковского района Ростовской области —  родилась Антонина Мироновна Ленкова, ветеран Великой Отечественной войны, участница освобождения Ростова в феврале 1943 года, журналист, одна из героинь книги лауреата Нобелевской премии по литературе С. Алексиевич «У войны не женское лицо».

Наши герои

Антонина Мироновна является авторо книг «Это было на Ульяновской», «Семейная книга», «Моя колея», «Приложение к моей «Семейной книге» и к книге «О себе и о времени, в котором довелось жить».

Больше об А. М. Ленковой можно узнать из очерка «Неограниченные возможности человеческого духа», опубликованном в блоге «Дон со всех сторон»

«Из войны я вынесла веру в неограниченные возможности человеческого духа» — такой фразой заканчивается интервью ветерана Великой Отечественной войны Антонины Ленковой, которое записала Светлана Алексиевич для книги «У войны не женское лицо». Воспоминания А.М. Ленковой также опубликованы в книге В.В. Смирнова «Ростов под тенью свастики». Антонина Мироновна — автор документальной повести «Это было на Ульяновской», изданной в 1985 году Ростиздатом. Эта хрупкая женщина прожила непростую и долгую жизнь — почти 90 лет (умерла 26 мая 2014 года). Родилась Антонина Ленкова 25 декабря 1925 года станице Краснокутской.

Ленкова вспоминала:

«Во второй части «Тихого Дона» Шолохов рассказывает о казни Подтелкова, Кривошлыкова и их товарищей. Среди расстрелянных был и мой дядя — брат матери Пётр Иванович Лысиков. Его мать, а моя бабушка, присутствовавшая при казни, увидев, как упал сын, потеряла сознание. Так и увезли ее замертво…

Отец мой, Мирон Павлович Ленков — кавалерист 72-го и 66-го полков Ленинградского военного округа, прошёл путь от безграмотного паренька до командира взвода, коммуниста. Умер в 1936 году. Когда отца не стал, мы остались с мамой жить в Ленинграде, всем лучшим в себе я обязана этому городу. Маленькой я часто болела, была слабенькой от страшного ожога, полученного в детстве. Когда подросла, моей страстью стали книги. Рыдала над романами Лидии Чарской, «Маленьким оборвышем» Гринвуда, зачитывалась Тургеневым. Любила поэзию…».

Мать работала санитаркой в госпитале, поднимая двоих детей. В канун начала Великой Отечественной войны Тоня вместе с младшей сестрой уехала к бабушке в станицу, избежав ленинградской блокады:

«Август сорок первого года мы собирались провести в гостях у бабушки. Но уже в начале июня мной овладело какое-то непонятное беспокойство. Я стала уговаривать маму уехать немедленно. Та удивилась: отпуск у нее в августе, никто раньше не разрешит. Да и нечего там в июне делать: в августе поспевают фрукты, овощи. Но никакие слова не могли поколебать моего желания уехать немедленно. Что-то, чего я сама не могла понять, тянуло меня из города…».

И уже в донских степях её настигла весть о начавшейся войне. Она видела коннонарочных с повестками из военкомата и плачущих казачек, провожающих мужей на войну:

«Двадцать третьего июня я пошла в станицу Боковскую в райвоенкомат. Сказали коротко и жестоко: — Детей на фронт не берем. Комсомолка? Вот и прекрасно. Организуй помощь колхозу. Лопатили хлеб, чтобы не перегорел в буртах. Потом убирали овощи. Мозоли на руках стали твердыми, губы потрескались, лицо покрылось степным загаром. И если я чем-то отличалась от хуторских девочек, то только тем, что знала множество стихов и могла читать их наизусть всю длинную дорогу с поля домой. А война приближалась. Семнадцатого октября фашисты оккупировали Таганрог. Я стала говорить об эвакуации, хотя и понимала, что ни бабушке, ни маминым сёстрам с маленькими детьми это не под силу. Но и остаться, подвергая опасности сестрёнку, за которую теперь была в ответе, не могла.

До Обливской шли пять суток. Сандалики пришлось выкинуть, в станицу входили босиком. Вместе с другими эвакуировавшимися пришли на станцию, начальник станции сказал: «Не ждите крытых вагонов, садитесь на площадки, сейчас подадим паровоз и отправим вас на Сталинград». Нам повезло — мы забрались на площадку с овсом. Погрузили в зерно босые ноги, укрылись платком, тесно прижавшись друг к дружке, задремали. Хлеб у нас давно кончился, мёд тоже. В последние дни нас прикармливали казачки. Мы стеснялись брать, заплатить было нечем, а они уговаривали: «Ешьте, жалюшки. Всем сейчас худо, помогать надо друг дружке». Я давала себе зарок никогда не забыть этой людской доброты…».

Антонина Мироновна помнила, как сильно замёрзли они с сестрой, пока ехали на открытой платформе с овсом. Чтобы согреться, пришлось идти пешком и бежать 16 километров до райцентра, а потом там сидели в коридоре, прижавшись к печке. И двигались дальше, вглубь страны, через жестокие морозы осени 1941 года.

В селе Франк Жирновского района Сталинградской области хрупкой Антонине предложили работать бухгалтером в колхозе. Она же, увидев плакат «Девушки, за руль!», настояла на обучении и работала трактористом. Машины были старые, запасных частей не было, один грамотный тракторист на стайку только что обученных девчонок, которые работали без выходных и сами ремонтировали свои машины. Тоня пошла в школу, как просила мама, но помнила, что через четыре месяца ей исполнится 17 лет и она сможет сама распоряжаться своей судьбой, но ждать до декабря не пришлось. Враг подходил к Сталинграду и обком ВЛКСМ обратился к комсомольцам с призывом защищать Сталинград. Антонина Ленкова пошла записываться:

«В райкоме все прошло гладко, а в военкомате пришлось повоевать. Из-за возраста, из-за зрения. Но первое помогло второму. Когда речь зашла о неполных семнадцати, я обозвала военкома бюрократом и объявила голодовку. Села с ним рядом и двое суток не сдвинулась с места, отодвигая предлагаемый им кусок хлеба и кружку кипятку. Пригрозила, что умру с голодухи, но сначала напишу записку, кто виноват в моей смерти. Не думаю, что он испугался, но все-таки направил меня на медкомиссию. Все это происходило в одной комнате. И когда врач, проверив зрение, развела руками, военком рассмеялся и сказал, что я зря голодала. Но я ответила, что это я из-за голодовки ничего не вижу. Отойдя к окну, поближе к злосчастной таблице, я разревелась. И ревела до тех пор, пока не выучила нижние строки. Потом утерла слезы и сказала, что готова еще раз пройти комиссию. И прошла.

Десятого ноября сорок второго года, запасшись, как было приказано, продуктами на десять суток, мы (человек двадцать пять девчонок) забрались в кузов потрепанного грузовика, по-моему, того самого, на котором нас сюда привезли, и запели «Дан приказ», заменив слова «на гражданскую войну» словами «защищать свою страну»…».

Лариса Поповян, 2022 год

Начало. Продолжение будет опубликовано 12 марта в 12:00

Станичные ведомости